Вы здесь:   Главная / Самосознание и вера /

Кор. Сергей Михайлович, в начале нашей беседы поговорим о вашей, может быть, самой главной профессии -- ведь вы стали известны прежде всего как книжный график?

С. Харламов. Это и сейчас мое самое главное дело.

Кор. Вам приходилось делать иллюстрации ко многим выдающимся произведениям мировой литературы. Это и Свифт, и Гоголь, и Алексей Константинович Толстой, Федор Тютчев, Михаил Пришвин и многие современные писатели... Как вы работаете: идете от текста или от собственного, личного представления о том или ином авторе, произведении, погружаетесь в стихию их сочинений или строите свой мир, свой образ, исходя из их мира?

С. Харламов. Конечно, текст надо хорошо изучить. Это первое условие. Необходимо вжиться в образный строй книги и -- самое сложное ? найти соответствие между тем, что написал автор, и своим представлением. Увязать это все, найти, что ли, смычку... Не за всякий текст я и брался. А только за тот, который мне внутренне был близок. Скажем, Свифта я всегда любил за его романтизм. В моем представлении Свифт, несмотря на свой сарказм, в высшей степени возвышенный писатель. А для художника это вообще благодатный материал: то лилипуты, то великаны, фантастический мир, просто кладезь для воображения. Свифт ведь ирландец, а это особый, как выражаются ныне, менталитет. В отличие от англичан, ирландцы католики, за ними стоит древняя кельтская культура. Поэтому за его фантасмагориями прочитываются второй и третий планы. Это и боль за родину -- Ирландию, находящуюся под пятой англичан, это и боль за человека вообще, за его унижение в современном ему мире, когда все стали решать деньги, наступление торгашества повсюду, повреждение души человека, страшная его беспомощность перед "сильными мира сего" и многое-многое другое, что и делает Свифта удивительно современным, созвучным нам, особенно в последние годы.

Кор. Да, в последние годы, когда все так изменилось в России, наверное, многое в хорошо известных произведениях классической литературы выглядит иначе?

С. Харламов. Безусловно. Сейчас я, наверное, по-другому иллюстрировал бы Свифта... А что касается того, как достигается проникновение в чужой, вернее, незнакомый мне мир автора, то здесь ищешь как бы некое общее музыкальное звучание -- мелодию, которая соответствует духу произведения, над которым работаешь. Поясню свою мысль таким примером: скажем, средневековые художники или художники эпохи Возрождения в полотнах на евангельские сюжеты никогда не изображали реальную Палестину, но кто скажет, что, например, Питер Брейгель из-за этого хуже выразил свое отношение к сути христианства, перенося события евангельской истории в свой родной край. Художник искал созвучия между скромной красотой родной земли и евангельским миром, чтобы сделать их ближе и доступнее для понимания простых сердец. То же самое делали русские иконописцы XVII, допустим, века где-нибудь в Ярославле или Костроме: изображали на иконах привычные глазу просторы родного края, храмы, монастыри, города и села и жителей этих мест. Важна жизненная правда.

Когда вера в России стала иссушаться, искусство приобрело другой характер. Вспомним художников критического реализма -- холодных бытописателей второй половины XIХ века. Их работы более всего напоминают работы малых голландцев, точно выразивших свое время, когда в результате великой нидерландской революции от католичества отпала их страна. И народ погрузился в стихийный дух трактирных попоек и драк. В изображении добротных натюрмортов, пронизанных духом материализма, христианского духа не ищи. А вот у художников так называемой религиозной живописи работы носят откровенно романтический характер, как у прерафаэлитов.

Появляется историческая атрибутика. Евангельские события помещают на Святую землю. Взять картину А. Иванова "Явление Христа народу". Все строго выведено, скомпоновано, достоверный пейзаж.

Я был в тех местах, где он писал этюды для картины. Та же гора искушения на заднем плане, кустарники по характеру те же! Все хорошо. И персонажи достоверно-конкретные, типичные для тех мест. Но... святости нет. Спаситель -- только один из них, один из персонажей, "элемент" картины, пусть и немаловажный. Конечно, исторические атрибуты играют важную роль в построении произведения, в общей концепции, но не должны являться самоцелью искусства.

Но когда "делаешь" того или иного автора -- русского поэта или писателя, то тут всегда хочется полюбоваться тем миром, который он видел. Хочется и бытовые детали обозначить, и атрибутику того времени. Вот, скажем, Гавриил Романович Державин, которого я очень люблю и считаю величайшим поэтом, когда я работал над его произведениями, то почувствовал, что могу его в сегодняшний день поместить -- ведь душевные порывы, чувства, природа, которая его окружала, -- те же самые, и его мир духовно созвучен нам, близок нашему мировоззрению.

Кор. Разве? Ведь многие ландшафты его времени бесследно исчезли, а многие под воздействием технического прогресса неузнаваемо изменились.

С. Харламов. Да, конечно, но не надо преувеличивать значение этого "технического прогресса" -- все в руках Божьих. Во многих деревнях России, и не так далеко от Москвы, жизнь, казалось бы, внешне мало изменилась: по-прежнему бездорожье, грязь, так же топят дровами, так как не везде газ, и т. д.

Но во многом действительно стало хуже. Те же деревни вымирают, исконная, традиционная сельская культура уничтожается. Технический прогресс, городская цивилизация вообще разрушительна для человека. А на смену ей идет нечто такое, настолько чуждое духу нашего народа, избитого, истерзанного всякими революционными преобразованиями и реформами, что становится страшно.

Одна только природа еще не совсем этому поддалась -- а с ней ведь тоже боролись, пытаясь преобразовать, боролись как с Божьим творением. Что-то сохранилось от былого величия. Конечно, исчезли те самые державинские ландшафты, но что-то все же осталось, и этим необходимо дорожить.

В России всегда было отношение к земле как к Божьему престолу и матери. Уже сам факт постановки вопроса о купле-продаже земли говорит об уровне нашего духовного и нравственного падения. Только на земле народ чувствует себя сильным, как древнегреческий Антей. Не для того собиралась русская земля, чтобы ее сейчас распродали.

Кор. Есть ли у вас какие-то свои литературные пристрастия, предпочтения? Менялись ли они с годами? Кого из современных авторов вам бы хотелось проиллюстрировать, а за кого бы вы не взялись ни за что?

С. Харламов. Пристрастия есть, конечно. Однажды в детстве отец мне прочитал "Страшную месть" Гоголя. Это произвело на меня незабываемое впечатление на всю жизнь. Я и до сих пор, как тогда, в детстве, считаю, что это самое великое произведение в мировой литературе. Какая огромная мысль заложена там: нераскаянный грех, совершенный здесь, на земле, приобретает вселенский, космический характер. И когда я работал над книгой "Вечера на хуторе...", мне хотелось это свое детское потрясение и восхищение передать в гравюрах.

Но вообще у меня такого не было -- чтобы как-то сильно менялись пристрастия. Если мне не нравился, не был интересен автор и его мир, то я его просто не читал. Хотя бывали и какие-то позднейшие открытия. Я, например, очень плохо знал Леонова, но когда прочитал его роман "Вор", был поражен, какое это великолепное произведение: как композиционно решен роман, какие убедительные герои и какая сила внутренней идеи! А ведь автору было всего двадцать девять лет.

Жаль, что сейчас это произведение мало кто знает, а оно когда-то гремело...

Я счастлив, что мне выпала честь познакомиться и подружиться с Леонидом Максимовичем. Он очень много мне дал как художнику и просто как человеку. В моих дневниках сохранились записи некоторых его высказываний о нашей профессии. "Важна деталь, -- говорил он, -- открой ее -- и через эту деталь, как через увеличительное стекло, выявишь суть предмета". Или вот еще две записи, которые звучат как напутствие, завет нам, художникам: "Никакого конкретного иллюстрирования, художник должен выявлять не литературно-повествовательную канву, а образное начало произведения, его настроение, должен аккомпанировать автору. Иллюстрация -- музыкальное сопровождение произведения"; "Художник не должен думать о том, как изобразить эпоху или свое время. Он сам его нутро, его нерв и должен работать только над сокровенным, над тем, что близко его душе. Необязательно гигантские картины писать, работа может быть маленькой, но сокровенной. Должен быть тайничок, и этот тайничок -- пульс и нерв эпохи".

Кор. А кто из современных писателей вам близок?

С. Харламов. Трудно ответить, легче идти от противного: кого я не приемлю и, стало быть, никогда не смог бы работать над их книгами. Но называть их не хочется. В конце концов, это мое личное мнение. Сейчас, например, я необычайно увлечен Владимиром Личутиным, книгу которого оформил. Люблю творчество и других "северян" -- Степана Писахова, Федора Абрамова, Арсения Ларионова. А вообще мне бы хотелось поработать над евангельскими сюжетами, над библейскими. Наверное, своеобразным приближением к этой теме будет серия гравюр, над которой я сейчас работаю, -- "По святым местам".

Кор. В последние годы вы дважды совершили паломничество в Святую землю. На выставке в Славянском фонде была представлена целая серия ваших рисунков Святой земли.

С. Харламов. Побывать на Святой земле -- это огромная радость для художника, тем более православного. Когда вернулся, в душе жили воспоминания о тех благословенных местах, которые я и постарался выразить в этих рисунках цветным карандашом.

Сейчас работаю над циклом гравюр, посвященных как святой земле, так и святым местам России и многострадальной Сербии, в которой бывал и где бомбовые удары во время натовской агрессии наносились именно по древним православным святыням -- храмам и монастырям. Ничто не останавливало глумливых "миротворцев", несших смерть православным сербам. Даже во время праздника Светлого Воскресения.

Так что это очень ответственная работа, но она как-то приближает меня к моей мечте -- показать внутреннюю красоту святых мест.

Кор. Сергей Михайлович, а ваши работы иконографические -- это разве не то же приближение? Как вы сами оцениваете их, ведь у вас есть очень интересные иконы, во многом необычные. Каков ваш взгляд на современное иконописание, как, по-вашему, здесь могут сочетаться древний канон и современная манера, современная техника?

С. Харламов. Я считаю, что видение должно быть современным, но материал, манера -- каноническими. Когда я делал икону преподобного Сергия, взял за основу изображения вышитую пелену, которая хранится в лавре и которая, как считают, наиболее близка к подлинному облику преподобного Сергия. Я очень серьезно отношусь к этому святому и чувствую особую связь с ним... Но я не могу сказать, что занимаюсь иконописанием. Все-таки это слишком ответственно. Что же касается серии, над которой я работаю в последние годы, то это, конечно, не иконы, а станковые линогравюры, выполненные в сложной технике. Но и здесь я тоже использую богатейшие традиции русского искусства, в том числе и иконописи.

Кор. На ваших выставках в последние годы наряду с графическими работами все больше стало появляться работ живописных. С чем связано это обращение к живописи?

С. Харламов. Обстоятельства заставили. Если серьезно, то, конечно, раньше все было иначе. Заказов было много, и я выбирал, какую работу делать. А теперь, в последние несколько лет, предлагают иногда такое, что я решил: лучше помру с голоду, но не буду этого делать. Предлагали и детективы оформлять с элементами порнографии, и оккультную литературу, и прочее. Раньше до живописи руки не доходили, а теперь время высвободилось, вот и занялся тем, что стал писать пейзажи. И это прекрасно. Увидеть в простом пейзаже мир как Божье творение, раскрыть понятие света как отблеска горнего мира на земле, раскрыть не умом, а сердцем. Как сказано у Кукольника, "свет небесный для ума -- неразгаданная тьма". Понять душой и сердцем свет небесный -- это одна из задач художника.

Кор. А как, кстати, вы, как художник, всю жизнь связанный с книгой, с литературой, смотрите на современное состояние книжной графики? Что вас здесь беспокоит, а что, может быть, и радует?

С. Харламов. Наверное, я скажу резко, но мое мнение однозначно: полное падение. Полное падение и книжной культуры, и полиграфии. Процветает так называемая масскультура -- гнусное дитя рынка, к которому мы так рвались! Книги в дешевых, аляповато раскрашенных обложках заполнили прилавки. Как сейчас любят говорить, "клиповое мышление" укоренилось и в иллюстрациях. Это приводит к страшной унификации, техника коллажа заполонила все. Иногда ведь мне просто неприятно взять книгу в руки, а вглядишься -- вроде и автор неплохой, но из-за бездарного оформления обложки он выглядит как сотни других, неразличимых в своей безликости. Гравюра наша погибает, держится на двух-трех художниках, которые вполне могут стать "последними из могикан"... Почему? Ответ один: нет экономической базы. Искусство ведь всегда поддерживалось государством и было главным бриллиантом в державной короне государства -- так сказано у Гоголя.

Кор. А до революции?

С. Харламов. Тем более. Вспомните пансионеров Академии художеств, поездки в Италию и прочее. Ведь не за счет спонсоров ехали -- государство оплачивало и заказами обеспечивало, как и в недавние наши времена. Государство отчисляло на культуру деньги из бюджета, каждое предприятие вносило свою лепту, но три процента от того бюджета казались нам "остаточным принципом". А теперь что?.. Потому что сохранялось осознание, что мы, художники, так или иначе за нравственные устои стоим, а теперь и они стали не нужны, даже наоборот, мешают утверждать дух разложения -- дух лжи со всеми вытекающими из этого последствиями.

Кор. Ну, Сергей Михайлович, неужели же ничего нет отрадного, обнадеживающего в этой области?

С. Харламов. Как не быть... Иногда и сейчас поступают интересные предложения. То книга Бунина возникнет, то Личутина, то книга о Серафиме Саровском...

А вообще я вам скажу: русский человек -- уникальный. Десятки лет его топтали, мордовали, избивали, а он все еще держится. Благодаря вере, которая, несмотря на более чем 80-летний террор, сумела устоять. Она и держит народ.

Кор. Раньше считали, что смирение -- одна из коренных черт русского народа. Одни проклинали его за это (революционеры, народники), а другие преклонялись (Достоевский)... Но теперь, наверное, иные черты в нашем народе преобладают?

С. Харламов. Да нет, пожалуй... Только это смирение выглядит по-другому. В эти последние десять лет жизнь у всех, кроме проходимцев, аферистов, была трудная. Они и сейчас процветают, но я им не завидую, я их жалею. И всех, кто тянется за ними, старается подражать. "Эх, -- хочется сказать им, -- не за тем вы, братцы, гонитесь! На что вы тратите свои силы? И что вы после себя оставите, какую память?" А рядом с этим -- столько самоотверженности иногда видишь в людях, столько преданности своему делу...

Кор. А вообще уровень современной художественной культуры, уровень самих художников как вы оцениваете? Что-то новое, интересное появляется в изобразительном искусстве? И какие тенденции в нем преобладают? По-прежнему молодые художники увлекаются модернизмом или это отошло, как любая мода?

С. Харламов. Сколько сразу вопросов -- и каждый из них на целую беседу... Что же касается модернизма, то это не просто мода. Надо отчетливо себе представлять, что различие между реализмом и абстракционизмом не стилевое, а прежде всего мировоззренческое. Художник-реалист -- зачастую даже бессознательно ? воспринимает и выражает реальную природу, человека как Божье творение, мир тварный -- сотворенный Богом. Потому и говорили о таланте: "Божий дар". Вспомним строки Алексея Константиновича Толстого: "Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель".

Кор. Вы думаете, так можно сказать о всех художниках?

С. Харламов. Конечно, везде есть таланты и даже гении с обратным знаком. Бесноватых и одержимых предостаточно. Но речь сейчас не о них. Я говорю о том революционном перевороте, который произошел в ХХ веке в изобразительном искусстве, в литературе, музыке -- под заменами авангардизма. Поэт революции Владимир Маяковский, может быть, сам того не ведая, выразил суть этого революционного переворота в стихах: "Работа адова будет сделана и делается уже". Ведь не случайно же все они были богоборцами, проделывая свою адскую работу вполне сознательно. С корабля современности сбрасывалась вся русская православная культура.

В изобразительном искусстве это было сопряжено с тем, что подлинному реализму стало противостоять беспредметное искусство -- абстракционизм. На уровне религиозном это означало противопоставление христианскому мировоззрению, многовековым христианским традициям других религиозных традиций, в которых существует строжайшее табу на изображение тварного мира. Такой религией среди прочих является, как известно, иудаизм. Что я и пытаюсь объяснить нашим беспредметникам...

Кор. Ну и как, удается?

С. Харламов. Спросите что-нибудь полегче. Хотя для меня разница между беспредметным Василием Кандинским и реалистом Исааком Левитаном как раз и состоит в том, что левитановские пейзажи православны по своей сути: "Над вечным покоем" звучит как молитва, а абстракции -- антиправославны, потому Левитан для меня русский, а Кандинский -- не русский художник.

Ведь понятие "русский" -- духовного порядка. Так почему же мы, христиане, всегда смотревшие на природу не только глазами, но и душой, должны принять в качестве своего образца "Черный квадрат" Малевича? (Работа знаковая: он выразил идею мадам Блаватской о черном квадрате вселенной, в котором нет места миру духовному, а есть только материя.)

Кор. А как же свобода творчества, поиск новых форм, новых путей в искусстве?

С. Харламов. Как-то давно, уж лет двадцать назад, сидели мы с отцом Валерианом на лавочке у церкви в Отрадном. Он мне и говорит, показывая на ухоженную дорогу к храму: "Вы знаете, что такое вечные искания нашей интеллигенции? Вот прямая дорога, а вот, -- он показал в сторону, -- кусты и овраг. Так вот вашему брату почему-то непременно надо полжизни проползать по этим буеракам, чтобы изодранными, изуродованными духовно и физически приползти наконец-то к храму, умоляя: ?Господи, помоги...¦"

Этот разговор я вспоминаю всякий раз, когда вижу молодых, да и не только молодых художников, которые за муки творчества, поиск новых форм, новых путей принимают совсем другие муки. Ужасные. А все это, я еще раз хочу подчеркнуть, происходит оттого, что человек изначально не имеет четкого представления о том, кому он служит -- Богу или дьяволу, какую религию исповедует -- христианскую или антихристианскую. Ведь это же не шутки -- поменять свой генетический, религиозный "код"...

Кор. Не кажется ли вам, что вы уже перешли ту возрастную грань, когда старшее поколение начинает поучать младшее?

С. Харламов. Что поделаешь, если молодежь сейчас -- и талантливую молодежь, что самое обидное, -- все больше привлекает то, что пользуется спросом на рынке, что востребовано рынком. То есть идет такое равнение на рынок, которое не может не сказаться пагубно на творчестве. Галерейщики скажут такому, что работы, например, больших размеров, не идут, он -- пожалуйста, пишет маленькие. Мертвая хватка рынка уродует людей, тем более молодых, еще незрелых. Художники старшего поколения еще как-то держатся, еще сохраняют уровень: братья Ткачевы, Валентин Михайлович Сидоров, Виктор Иванов... Но многие и из моего поколения поддаются. Вообще, те, кто сейчас продолжает работать в реалистическом искусстве, -- подвижники.

Кор. Получается так, что ныне служение искусству, настоящее творчество -- это чуть ли не подвиг?

С. Харламов. А так было всегда! Подлинное искусство надо заслужить. Как и Государя народу!

Кор. Сергей Михайлович, но ведь и раньше, в советское время, настоящим художникам несладко жилось. Было время, когда им приходилось "убегать" от соцреализма в пейзаж, в книжную графику...

С. Харламов. Да, и это было. Обычно говорят, что настоящему художнику всегда трудно, потому что он неизбежно оказывается в том или ином конфликте с действительностью. Я никогда не был диссидентом, но и коммунистом не был, в партии не состоял, "официальным" художником не числился. Никогда ни Ленина, ни Свердлова не изображал. Меня как тогда, так и теперь волнует и интересует Россия. Россия -- это самая сложная тема. Быть русским очень трудно, но и радостно. Особенно теперь, когда все силы зла ополчились на Россию и все ее духовное достояние подвергается не просто пересмотру, пристрастной ревизии, а подчас осмеянию и низвержению. Да, в то время я старался уходить в историю. Хватался за каждую возможность. А уж когда я занялся Куликовской битвой -- это мне так много дало, это настолько расширило мое понимание русской истории, судьбы России...

Кор. Но вы ведь вообще-то не чураетесь общественной работы, сейчас вы председатель Московской областной организации Союза художников России. Скажите, Сергей Михайлович, в чем вы видите смысл своей работы? С какими трудностями вам приходится сталкиваться?

С. Харламов. Я стал председателем нашего союза в очень трудное время. Раздрай был повсюду: и в обществе, и во всех творческих организациях, раздрай и стремление под шумок что-то прихватить, приватизировать... Впрочем, подобное происходило во всех творческих союзах -- у писателей, композиторов, архитекторов. А это значит, что действовали одни и те же силы, которые почувствовали, что в этих союзах в последние годы "Русью пахнет", что начинаются необратимые изменения в сторону национального самосознания. К тому времени, когда мне предложили возглавить областной союз, художники были брошены на произвол судьбы, растерянны. Сейчас положение изменилось: мы проводим выставки, работает молодежная секция, секции иконописания, реставрации, но процесс становления идет медленно. Мне, кстати, очень интересно общаться с областными художниками, они отличаются от московских.

Кор. Чем?

С. Харламов. Да меньшей суетностью, какой-то неторопливостью, скромностью... Их не надо задвигать, как-то "укорачивать", надо, наоборот, помогать им не замыкаться в своем мирке. У нас в Подмосковье такие духовные центры, одна Троице-Сергиева лавра чего стоит! Иосифо-Волоцкий монастырь, Саввино-Старожевский, Голутвин и т. д. А трудности у нас те же, что и везде: на настоящую помощь не хватает денег. Так же как и на многие программы. Но держимся...

Кор. Сергей Михайлович, из нашей с вами беседы вытекает, что жизнь творческого человека сейчас -- и всегда ? трудна, тут и внешние невзгоды, и муки творчества... Для художника настоящего сейчас не лучшие времена (если не худшие). Пробиться стало еще труднее, чем в советское время. Если раньше угнетала "тоталитарная система", идеология, то теперь -- власть чистогана, кошелька. Хорошо, если художник успел чего-то добиться, -- а каково молодым!

С. Харламов. Талант -- это дар, и нельзя его закапывать. Независимо от внешних условий нужно его выразить. Если не выразить, он будет мучить и может замучить человека до смерти. А чтобы этого не случилось, средство одно: работать. Пусть для себя, как это ни трудно. Но это единственное лекарство. И пока молодой художник этого не поймет, он будет метаться. Конечно, молодым особенно нужна среда, нужна поддержка. Ведь каждая выставка -- это единение. Молодым особенно это единение необходимо для того, чтобы вернуться в лоно искусства. Мы устраиваем им бесплатные поездки в дома творчества, где молодые могут работать рядом с мэтрами. Это для тех, кто остался, несмотря на все невзгоды в искусстве, а те, кто ушел в рынок, сразу потерялись, сгинули, так как рынок обезличивает, уничтожает все живое. Мне кажется, что художник должен усовершенствовать себя, свой дар. Это его долг перед собой, перед людьми, перед Отечеством, перед культурой.

Кор. И перед Богом?

С. Харламов. Если тебе дан Божий дар, ты не имеешь права его загубить...

Вы здесь:   Главная / Самосознание и вера / Быть русским очень трудно

Новости библиотеки e-mail: