Вы здесь:   Главная / Актуальная публицистика /

СОДЕРЖАНИЕ

Введение. Почему мир боится

1. Объективные предпосылки мирового кризиса

2. Откуда исходит угроза доллару?

2.1. Простая неграмотность

2.2. "Схлопывание" спекулятивного фондового рынка

2.3. Недостаточность притока капитала

2.4. Укрепление региональных валют

2.5. "Необеспеченность доллара"

3. Финансовые и информационные инструменты реализации

стратегического преимущества США

4. "Проект Россия": чем страшен президент Путин

Заключение. Почему не стоит уничтожать Америку прямо сейчас

М.Г.Делягин - директор Института проблем глобализации, д.э.н.. С июня 1990 по июль 1999 - аналитик аппарата Б.Ельцина, вице-премьеров А.С.Куликова, Немцова и Ю.Д.Маслюкова, заместитель руководителя Секретариата Н.Аксененко. Затем - советник руководителя движения "Отечество-Вся Россия" Е.М.Примакова.

Имеет личную благодарность президента России Б.Ельцина (1997).

Более 350 публикаций (в т.ч. в США, Японии, Германии, Китае, Франции, Индии, Югославии и т.д.), 5 монографий (в т.ч. "Экономика неплатежей"(1997), "Идеология возрождения" (2000)), руководитель авторского коллектива книги "Практика глобализации" (2000).

В докладе использованы материалы книги под редакцией М.Г.Делягина "Практика глобализации: игры и правила новой эпохи". М., "Инфра-М", 2000.

Москва, октябрь 2000

Введение.

ПОЧЕМУ МИР БОИТСЯ

Информационная революция не сводится к техническим изобретениям вроде персонального компьютера, всемирного телевидения или даже Интернета. Эти поражающие воображение, но чисто технические изменения сами по себе не способны изменить общественные отношения подобно тому, как не смогло изменить их радио или стиральная машина.

Главное изменение, которое и позволяет называть распространение современных информационных технологий революцией, заключается в том, что они впервые в истории человечества сделали наиболее выгодным видом коммерческой деятельности преобразование не мертвой материи, а живого человеческого сознания, - как индивидуального, так и общественного.

Если раньше человечество извлекало прибыль из преобразования окружающей среды, то теперь оно все больше извлекает ее из своего собственного преобразования. Эта в высшей степени экологичная деятельность, возможно, являющаяся стихийной реакцией ноосферы на чрезмерное антропогенное давление на ее природные элементы, создает для человечества множество качественно новых проблем, которые еще не осознаны.

Один из наиболее острых вопросов - вопрос о границах самопрограммирования, о пределах, в которых технологически возможна и допустима (с точки зрения адекватности реакций и, в конечном счете, выживания вида) перестройка человеческого сознания.

Массовое, многообразное и во многом хаотичное воздействие на него в современных информационно развитых обществах не просто создает сильную психоэмоциональную нагрузку. Главная проблема в том, что для большинства людей в обществе, коллективное сознание которого подвергается корректировке (а точнее, самокорректировке), окружающая реальность все в большей степени перестает быть реальной и все больше приобретает виртуальный, сконструированный, искусственный характер.

Последствия такого информационного воздействия (не говоря уже об "информационных войнах") для отдельного сознания напоминают последствия для заливного луга прохода по нему танковой роты (не говоря уже о последствиях для него танкового сражения).

Прежде всего происходит "потеря точки опоры", потеря комплексного и непротиворечивого видения и понимания мира, осознать причины и характер которой индивидуальное сознание в большинстве случаев не способно в принципе. Коллективно придуманный человечеством и при помощи современных технологий навязанный им своим членам мир слишком сложен для отдельных людей, которые все чаще оказываются беспомощными при принятии даже самых простых житейских решений. Для общества в целом такое снижение самостоятельности и адекватности его членов делает необходимым (хотя и не достаточным для обеспечения эффективности) усиление информационного давления на них для формирования у них если и не адекватного, то хотя бы единого (для сохранения единства общества) и целесообразного (с точки зрения потребностей его развития) взгляда на мир.

В результате демократическое информационное общество по сути взаимодействия со своими гражданами все в большей степени начинает напоминать худшие тоталитарные образцы: в обоих случаях речь идет о навязывании гражданам единой для всех модели восприятия мира, созданной без учета индивидуальных и для реализации лишь общественных интересов.

Разница лишь в деталях: тоталитарное общество делает это на доинформационном, индустриальном этапе развития технологий и потому вынуждено прибегать к грубому административному насилию над свободной волей граждан, а в целом ряде случаев - и к террору.

Информационное же общество располагает для решения этой задачи соответствующими ей информационными технологиями, что позволяет насаждать господствующую модель сознания и поведения несравненно более мягкими методами. Более того: такое насаждение по сути своей является уже не насилием, но скорее формой социально-психологической помощи массам людей, заблудившихся и потерявших себя в информационных потоках.

Но эта помощь оказывается достаточной лишь в масштабах общества в целом. На уровне отдельных личностей эффект "информационной терапии", как правило, ограничен именно в силу всеобщности, универсальности ее характера, не позволяющего ей полностью учесть существенные особенности каждой отдельной личности. Из-за этого люди постоянно чувствуют, что мир устроен не только не так, как должен быть, но и не так, как им кажется. Результат - внутренний дискомфорт, проявляющийся в первую очередь в росте разнообразных фобий - беспричинных и не находящих логического обоснования страхов.

Одним из наиболее ярких примеров фобий такого рода для образованных и экономически ориентированных групп выступает, как представляется, усердно популяризуемый страх перед мировым финансовым кризисом. В развитых странах он усиливается еще свежими трагическими воспоминаниями о первом кризисе глобальной экономики 1997-99 годов и неадекватной реакцией одного из "гуру" "нового капитализма" Сороса, объявившего о неизбежности катастрофы, как раз когда кризис начал затухать.

В нашей стране страх перед мировым крахом подстегивается реваншизмом, естественным в условиях сокрушительного поражения в третьей мировой войне, не компенсированного даже призраком национального восстановления. Откровенно антинародный характер преобладающей государственной пропаганды и основной части государственной политики вкупе с общей деградацией общества придают естественному и в целом плодотворному стремлению к реваншу в мировой конкурентной гонке характер бессильного и деструктивного "ракетно-квасного патриотизма". Этот патриотизм характерен стремлением к "адекватному ответу" и мечтаниями о разрушении США и экономических бедствиях для американского народа по принципу "мы сделаем с вами то же, что вы сделали с нами".

Не обсуждая разумность и полезность такого подхода, автор считает своим долгом на основе анализа ряда обычно недооцениваемых современных реалий развеять как надежды, так и опасения, связанные с возможностью его реализации в обозримом будущем.

1. ОБЪЕКТИВНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

МИРОВОГО КРИЗИСА

Гомерическое количество и уровень посвященных данной проблеме публикаций вынуждает прежде всего определиться с понятиями. В рамках данной работы под "кризисом" - мировым или глобальным - понимается не временное ухудшение, после которого человечество развивается как ни в чем не бывало, за несколько лет компенсируя его негативные последствия.

Разовое ухудшение тех или иных финансовых или макроэкономических показателей, свидетельствующее о реально возникающих трудностях, но носящее непродолжительный характер и завершающееся возвращением мирового развития в целом в прежнее русло, создает для человечества неудобства, но не опасность и потому в принципе не является предметом рассмотрения настоящей работы. Почти все описываемые нами тенденции могут привести к проблемам такого рода, но нас интересует иное.

Глобален лишь тот кризис, который не просто изменяет, но кардинально и устойчиво ухудшает состояние мировой экономики, который создает новую модель развития человечества и направляет его на качественно новый - и качественно более трудный - путь развития. В этом отношении первый кризис глобальной экономики (1997-99 годов), называемый обычно по его начальной фазе "азиатским", безусловно, являясь мировым по своему охвату, ни в коем случае не может быть признан таковым по своим последствиям.

Обычно в качестве наиболее серьезных опасностей для развития человечества называют:

растущую нестабильность - как финансовую, так и политическую;

приобретение массовой нищетой (и связанных с этим разрушения социальной ткани и маргинализации целых обществ, экстремизма и необратимой деградации окружающей среды) застойного характера не только в отдельных странах, но и в целых регионах;

возникновение непреодолимого и обусловленного прежде всего технологически разрыва между развитыми странами и остальным миром, создающее ситуацию "двух человечеств".

Для простоты рассмотрения опасностей, связанных

США - стержень не только мировой экономики (они производят более 30% мирового ВВП), но и всей финансовой системы мира (доллар - мировая резервная валюта). Это крупнейший собственник, - американским гражданам и корпорациям принадлежат 55% всех выпущенных в мире акций. Поэтому кризис, в том числе финансовый, может стать мировым только после того, как он поразит США, и сможет принять рассматриваемые в данной работе масштабы, только если приведет к их необратимой деградации.

Даже самыми ярыми сторонниками "теории катастроф" не отрицается, что вопрос устойчивости мировой экономики сегодня сводится к вопросу об устойчивости финансовой системы США. В связи с этим следует выделить следующие глобальные экономические опасности:

Развитие человечества фактически определяется руководством США и базирующихся на их территории крупнейших международных корпораций. При этом глобальные решения принимаются американским государством, исходя лишь из американских, но не мировых реалий и презумпции "внутренней", только американской, а не глобальной ответственности. Такой "имперский провинциализм" делает их с точки зрения человечества в целом объективно неадекватными и создает стратегический риск (сначала для человеческой цивилизации, но затем и для самих США как части этой цивилизации).

Величие Р.Рейган и М.Тэтчер в том, что они усмирили национальные монополии раскрытием национальных экономик международной конкуренции. Именно этот шаг дал США и Великобритании импульс, сделавший их технологическими лидерами мира, - странами, постоянно генерирующими новые технологические принципы во многих отраслях. Но сегодня монополии приняли мировой (и при этом почти ненаблюдаемый) характер - и в принципе нет внешней конкуренции, которой можно было бы "по старым рецептам" открыть мировую экономику (разве что с инопланетянами). Поэтому для загнивания глобальных монополий более нет преград. А такое загнивание - это и есть глобальный кризис.

Миграция специалистов в "новую" экономику и, главное, загнивание глобальных монополий, сталкивающихся лишь с ограниченной конкуренцией и способных в силу масштаба долго снижать свою эффективность, ведут к потере творческого духа, необходимого для участия в технологической конкуренции, и нарастанию значимости допускаемых ошибок.

Развитие информационных технологий привело к головокружительному росту значения "персонального риска": случайная смерть интеллектуального лидера глобальной монополии, от которой он не защищен, как и любой человек, способна подорвать не просто котировки его корпорации, но и мировые рынки. (Хотя после коррекции апреля 2000 года рост устойчивости мировых рынков снизил значимость "персонального риска").

Распространение технологий формирования сознания и кардинальное превышение их эффективности (в том числе коммерческой) над обычными технологиями создает неуклонно растущий соблазн решать реальные проблемы "промывкой мозгов", - корректировкой сознания, а не реального мира. Это может сделать (и, более того, уже делает) неадекватным не отдельные управляющие структуры, а все человечество в целом. Шутка о поручике, который один идет "в ногу", неожиданно может стать девизом всякого мыслящего человека.

Конкурентная борьба, все более обостряясь (уже сегодня она ведется фактически "на уничтожение"), может привести к резкому сжатию мирового спроса за счет проигравших (как это наблюдается сейчас, когда сжатие спроса со стороны Японии бьет по экономикам Юго-Восточной Азии) и, соответственно, торможению мирового прогресса.

Выкуп развитыми странами (в первую очередь США) своих государственных обязательств лишит мировой фондовый рынок наиболее надежного, стабилизирующего финансового инструмента и опасно снизит качество доминирующих вложений, создав тем самым неприемлемый системный риск (обычно проблемы такого рода успешно решаются самими рынками без осознанного внешнего воздействия; беда в том, что в мире возникнуть новые, еще неизведанные нам негативные факторы, не позволяющие рынкам стабилизоваться).

Возможность разрушительной компьютерной войны, если в процессе естественной эволюции (средой протекания и инструментом которой служит хакерское сообщество) возникнет вирус, физически уничтожающий компьютеры после копирования себя во все связанные с ним адреса сети. Результатом станет невозможность пользования Интернетом (а учитывая "перенос инфекции", с высокой вероятностью следует прогнозировать и поражение вирусом-"убийцей" внутренних общенациональных сетей, энергично создающихся в последнее время) и, соответственно, кардинальное замедление технологического прогресса, а в целом ряде важнейших отраслей - и значительная технологическая деградация.

Подводя промежуточный итог, отметим: перечисленные угрозы так или иначе связаны с развитием и распространением принципиально новых, информационных технологий, революционно преобразующих общественные отношения не только в рамках отдельных стран, но и в масштабах всего сообщества развитых стран и, шире, всего человечества в целом.

Но переоценивать актуальность этих опасностей не стоит. Они либо сами по себе среднесрочны, что не позволяет использовать их для подтверждения тезиса о близости мирового кризиса, либо осознаются обществами, которым угрожают (в первую очередь США).

Действенность реакции этих обществ разумно проиллюстрировать не вошедшей в приведенный перечень, но, вероятно, важнейшей для современных США проблемой нарастающей внутренней дезинтеграции американского общества. США давно уже перестали быть "плавильным котлом" наций. Не только этнические, но и социальные границы придают американскому обществу кастовость, объективно тормозящую его развитие.

При этом этнические группы не только локализуются территориально и социально, но и интенсивно проникают в органы государственного управления, выступая как отдельные политические группы, не растворяющиеся в существующей политической системе и не интегрирующиеся в нее, а лишь использующие ее для достижения собственных долгосрочных целей.

Это - угроза для целостности страны, ярко проявившаяся в ходе президентских выборов 2000 года, когда голоса очень четко разделились именно по национальному принципу (и недаром Буш в первых же своих речах указывал на необходимость восстановления единства нации едва ли не как на ключевую задачу, стоящую перед США). В некоторых регионах США не только население, но даже работники сферы обслуживания не знают английского, говоря только по-испански. Испаноговорящее сообщество вместе с афроамериканцами являются наиболее серьезными и объективно наиболее опасными для целостности США политическими силами; их "подпирает" богатая и эффективная китайская диаспора, которая лишь из-за скрытности, являющейся частью национального характера, не создала собственного политического лобби.

Однако и эта угроза носит стратегический и как минимум среднесрочный характер. Между тем в современной литературе появляется все большее количество публикаций, говорящих об угрозе США именно краткосрочных факторов, которые вот-вот приведут к их разрушению или по крайней мере к глобальным финансовым катаклизмам.

2. ОТКУДА ИСХОДИТ УГРОЗА ДОЛЛАРУ?

2.1. Простая неграмотность

Рассматривая описываемые краткосрочные угрозы США (а значит - доллару), следует прежде всего отбросить вызванные простой неграмотностью выдвигающих их авторов. Так, надо раз и навсегда отбросить вследствие очевидной неадекватности разговоры о том, что:

новые (информационные) технологии, в отличие от старых, не оказывают влияния на повышение производительности труда в "старой" экономике (в то время как даже в отсталой России "ЛУКОЙЛ" принимает на вооружение концепцию "интеллектуальной скважины");

тяжелое положение промышленности США доказывает близость их глубочайшего кризиса (хотя промышленность играет в ней незначительную роль, и ее минимизация означает лишь высвобождение ресурсов для интеллектуального труда и общее повышение эффективности),

президентские выборы в США приведут к краху фондового рынка из-за изменения политической ситуации (в этом случае, как и в предыдущем, авторы слепо проецируют известные им российские реалии на принципиально иные условия США).

Так же следует отбросить разгромные прогнозы, являющиеся следствием неадекватности уже не авторов, а переводчиков. "Классика жанра" - потрясший Россию в июле 2000 года "финансовый конец света", якобы объявленный А.Гринспеном то ли на 20 августа, то ли на конец ноября (в одних и тех же статьях некоторые авторы умудрялись назвать обе даты).

Миру эти прогнозы остались неизвестными по очень простой причине: А.Гринспен - не Нострадамус, он этого не говорил, а шум вызвали несколько журналистов, переведших его слова, исходя из интересов не истины, но сенсации (а может быть, из своего знания английского).

2.2. "Схлопывание" спекулятивного фондового рынка

Более серьезная и традиционная "страшилка", живо обсуждаемая в мире и даже США, - перегретость их фондового рынка и неизбежность разрушительного "прокола спекулятивного пузыря". Этот формально логичный подход игнорирует ряд фундаментальных явлений.

Прежде всего, американский фондовый "пузырь" не столь уж спекулятивен. Высокая изменчивость информационных технологий вкупе с переходом от "рынка товара" к "рынку ожиданий" резко ускоряет технологический прогресс: новый продукт можно придумать, произвести и продать, окупив затраты, уже за три месяца. (При фондовой "торговли идеями" срок сокращается до нескольких дней, но эта практика недостаточно устойчива и массова). В результате трехмесячные инвестиции, спекулятивные в индустриальных экономиках, в постиндустриальной экономике США могут оказываться безупречно производственными, - и масштабы прокалываемого "спекулятивного пузыря" значительно меньше, чем кажется на первый взгляд.

Кроме того, этот пузырь уже был проколот - в апреле 2000 года. Скорее всего, тогдашняя коррекция рынка была связана именно с ликвидацией спекулятивной части "фондового пузыря", которая оказалась на удивление незначительной. Вероятность же глубокого спада не после "ударной возгонки" рынка, а после его коррекции, как показывает практика, мала.

2.3. Недостаточность притока капитала

Без всякого преувеличения фундаментальной проблемой США является их зависимость от притока капитала, который покрывает колоссальный и уверенно нарастающий внешнеторговый дефицит (1998 год - 2,5% ВВП, 1999 - 3.7, 2000, по оценке МВФ, - 4,3% ВВП). Фактически покрытие внешнеторгового дефицита за счет импорта капитала определяет всю модель функционирования современной экономики США и, соответственно, ее ключевые проблемы.

Сегодня США привлекают капиталы всего мира и инвестируют их в создание новых технологий и массовую разработку новых технологических принципов, закрепляя этим свое технологическое и социальное лидерство. Примитивные относительно этих видов деятельности и в конечном счете обслуживающие их производства товаров выводятся за пределы США.

Следует подчеркнуть относительность примитивности товарных производств - они примитивны только с точки зрения влияния данного вида деятельности на общественные отношения. Она не имеет жесткой однозначной связи с технической сложностью или простотой отдельных изделий. Так, бесспорно, что европейские и японские автомобили и тем более средства связи лучше американских. США так и не научились производить тонкие жидкокристаллические мониторы, освоенные японцами еще три года назад. Но с точки зрения не отдельных технологий, а уровня технологий в целом и особенно влияния их на общественные отношения эти сверхсложные производства товаров отстают от американских производств новых технологий, от генерируемых экономикой США новых технологических принципов (прежде всего, в информационно-финансовой сфере) так же, как, например, текстильная промышленность Азии.

Даже развитые индустриальные страны рядом с единственной информационной державой напоминают ремесленника, непревзойденного в ручном производстве штучных изделий, но, несмотря на это, с точки зрения уровня технологий - мануфактурных против индустриальных - всегда будет отставать от конвейера по штамповке самых примитивных аналогов своих изделий. Более того: ремесленник всегда будет проигрывать конвейеру глобальную конкуренцию, хотя и сохранит за собой отдельные рынки - например, предметов роскоши.

При сопоставлении технологий как феноменов общественного развития важно учитывать, что на общественные отношения влияет не само изделие как результат технологии, но процесс его изготовления, и в этом плане самые сложные производства товаров качественно отстают от разработки новых технологических принципов.

Информационному обществу просто не нужно изготавливать товары - их проще покупать у других, экономя ресурсы (включая время) для более важных задач так же, как современному горожанину не нужно уметь делать зажигалки и выращивать картошку, а проще купить эти простые вещи, концентрируясь на более сложных и более эффективных видах деятельности.

Таким образом, отрицательное сальдо торгового баланса, покрываемое притоком капитала, является не столько уязвимым местом, сколько выражением внутренней силы США. Конечно, внезапное прекращение притока капиталов по тем или иным причинам поставит под вопрос само их существование, но пока американское государство надежно обеспечивает этот приток, осознавая его критическую важность для национального хозяйства.

Локальная цель органов государственного управления США проста: обеспечить не процветание самой американской экономики, но всего лишь сохранение в ней лучших условий для инвестиций, чем в остальном мире. Ключевой принцип достижения этой цели - "стратегия управляемых кризисов", изматывающих наиболее опасных потенциальных конкурентов США, не создавая при этом системных рисков для мировой экономики. Фактически это стратегия экспорта нестабильности, экспорта проблем, обеспечивающего импорт капитала в США формированием у потенциальных инвесторов стойкого стереотипа: какие бы трудности не испытывали США, остальным потенциальным объектам инвестирования будет хуже.

Инструментом достижения этой цели служат разработки новых технологических принципов в первую очередь именно в сфере управления обществом и взаимодействующими в рамках человечества обществами, то есть в области информационно-финансовых технологий, качественный рывок в развитии которых и получил название информационной революции. Во многом из-за абсолютного лидерства США именно в этой сфере в последнее время и наблюдается постепенная переориентация мирового капитала с высокоприбыльных развивающихся на высоконадежные развитые страны, создающая для США новые и надежные возможности.

2.4. Укрепление региональных валют

Слабость доллара, как и большинства явлений, кроется в его силе - в том, что он является мировой резервной валютой. В результате всякий субъект экономики, страхующийся от валютного риска покупкой доллара, кредитует США. Статус доллара как мировой резервной валюты делает США мировым монополистом по страхованию валютных рисков.

Толкая мир и особенно развивающиеся страны к предельно жесткой финансовой политике, сами США проводят сверхмягкую политику. В этих условиях инфляция низка во многом благодаря постоянному "сбрасыванию" излишков долларовой массы за пределы США. Они получают все преимущества мягкой финансовой политики, перекладывая ее издержки, в первую очередь инфляцию (через хаотическое передвижение спекулятивных капиталов, провоцирующее разрушительные кризисы), на плечи менее развитых стран - акцепторов долларовой массы.

Таким образом, импорт капитала в США дополняется экспортом ими инфляции и экономической нестабильности в целом.

Постоянная угроза, дамокловым мечом висящая над США, - снижение привлекательности доллара как мировой валюты и его "сбрасывание" странами - держателями наиболее значимых сумм. В этом случае американская экономика начнет захлебываться в сотнях миллиардов "евро-" и "чайна-" долларов, и долларовая масса, обслуживающая потребности всего мира, станет избыточной по сравнению с потребностями самих США.

Результат - резкое обесценение доллара и национальная катастрофа.

Опасность слишком очевидна, чтобы не принимать превентивных мер, которые в целом соответствуют описанному в прошлом параграфе принципу "надо быть не идеалом, а просто привлекательнее других". Несмотря на ясное понимание угрозы, в 90-е годы она из потенциальной становилась реальной по крайней мере дважды, и всякий раз это было связано с угрозой возникновения привлекательной региональной валюты.

В самом деле: ни одна национальная экономика по своей мощи и масштабам не достаточна для того, чтобы вытеснение из нее долларов создало бы проблемы для США - 30% мировой экономики. С другой стороны, ни одна отдельно взятая экономика и не сможет решить эту задачу, ибо доллары вне США обслуживают в первую очередь международные операции. Возникновение региональных резервных валют несет доллару двойную угрозу. С одной стороны, большее количество стран обеспечивает большую устойчивость (просто в результате эффекта масштаба). С другой, больший масштаб экономик, охватываемых вытесняющей доллар валютой, означает и больший объем вытесняемых долларов. Поэтому главная угроза доллару исходит именно от региональных, пусть даже региональных резервных валют.

Первая попытка создания региональной валюты была совершена в Европе в 1992 году. Первый блин оказался комом: европейский валютный союз был разрушен спекулятивной атакой Дж.Сороса, который стал символом финансовых спекуляций после того, как похоронил в сентябре 1992 года первую единую валюту объединенной Европы - ЭКЮ.

Эффективность удара вызвала подозрения в том, что, помимо личных спекулятивных, Сорос отстаивал и более фундаментальные интересы, выступив при торпедировании ЭКЮ в роли орудия американского государства по деликатной реализации его долгосрочных интересов. Тем не менее ясно, что Сорос (хотя, возможно, и большими средствами, чем он в принципе мог располагать) использовал реальные слабости европейского валютного союза.

И в целом преподнесенный им урок прошел впрок. Европейцы потратили на расширение и углубление интеграции 6 лет и в 1999 году перешли-таки на единую валюту - евро, создав реальные предпосылки вытеснения доллара по следующим основным направлениям:

из государственных и банковских резервов стран еврозоны;

из международных расчетов субъектов экономики стран еврозоны, в том числе друг с другом (только рынок энергоносителей Европы обслуживает, по оценкам, 100 млрд.долл.);

из государственных и банковских резервов стран, не входящих в еврозону (что было бы при заметных масштабах признаком превращения евро во вторую мировую резервную валюту);

из наличного оборота из-за удобства крупных расчетов, так как покупательная способность купюры с наибольшим номиналом (500 евро) не менее чем в 4 раза выше, чем у 100-долларовой купюры (это возможно только после ввода в обращение наличных евро).

Вызванные евро ожидания были исключительно высоки, и спекулятивная атака сама по себе, несмотря на продолжавшийся кризис глобальной экономики (он сошел на нет как раз в начале 1999 года), была очевидно недостаточной. Поэтому США отказались от услуг финансовых спекулянтов типа Сороса (возможно, этим и было вызвано его разочарование в современном капитализме) и сосредоточились на прямом воздействии на Европу.

Они пытались расширить мировой спрос на доллары, содействуя дестабилизации экономик ряда развивающихся стран накануне введения евро (национальная экономика "впитывает" дополнительные объемы мировой резервной валюты именно из-за роста неблагополучия). Также с точки зрения увеличения мирового спроса на доллары следует рассматривать и беспрецедентные дебаты в Аргентине в 1999 году об отказе от национальной валюты и перехода на внутреннее обращение доллара. Но возможности этих методов оказались недостаточными.

Сегодня уже не требует комментариев, что главной целью агрессии США и их партнеров по НАТО против Югославии был подрыв инвестиционной привлекательности Европы, а в идеале - и самой ее экономики созданием на ее территории незаживающего очага глобальной напряженности. Это удалось прежде всего благодаря качественному технологическому преимуществу США: применение грубых военных технологий вместо финансовых, возможности которых фактически были исчерпаны, было поддержано сверхсложными и малозаметными информационными технологиями, точнее, технологиями формирования сознания.

Однако даже ссылки на эффективное применение американцами информационного оружия против своих союзников-европейцев и интенсивное "промывание мозгов" всему миру не снимает до конца недоумения, вызванного столь последовательным и энергичным действием развитых стран Европы против своих собственных национальных интересов.

Это недоумение снимается, если вспомнить, что непосредственно военные действия начинали и вели не сами страны Европы, а их военное объединение с США - НАТО. Даже если забыть о доминировании США в натовских структурах (что, учитывая качество управления в США, обеспечивает НАТО как организации более высокую эффективность, чем ЕС), надо учесть, что НАТО имело и реализовало в косовской бойне свой собственный бюрократический интерес, в корне отличный от национальных интересов входящих в него европейских стран.

Дело в том, что для внутренней политической жизни объединенной Европы одним из ключевых вопросов было выяснение структуры, которая будет главным организатором и координатором европейской интеграции. Вариантов было всего два: ЕС и НАТО.

В первом случае интеграция была бы в основном экономической, ограниченной рамками ЕС и, гармонично вытекая из собственных интересов европейских стран, была бы, с одной стороны, более эффективной, а с другой - объективно ориентированной на конкуренцию с США.

Во втором случае интеграция шла бы в рамках не только Европы, но США и Канады, носила бы преимущественно не экономический, а военно-политический характер и ориентировалась бы в основном на интересы доминирующих в НАТО США. Как во времена "холодной войны", текущие экономические интересы "младших партнеров" - развитых стран Европы - приносились бы в жертву интересам США в обмен на предоставление теми защиты от внешних угроз. Во времена "холодной войны" эти угрозы были реальными, сегодня они виртуальны и виртуозно создаются американскими специалистами при помощи информационных технологий.

Борьба вокруг характера европейской интеграции далека от завершения. Но именно нападение на Югославию позволило, во-первых, не решить его в пользу ЕС в разумные сроки, то есть немедленно после завершения ее экономического объединения (ибо валютная интеграция - высшая форма интеграции) и, во-вторых, постепенно склонить чашу весов на сторону "натоцентризма" - интеграции на основе НАТО, при сохранении доминирующей роли США и подменой собственно европейских интересов интересами последней сверхдержавы.

После Косово Европа фактически отказалась от идеи стратегического соперничества с США и во многом вынужденно приняла модель "дополняющего" развития, при котором она образует следующий после США "этаж" технологической пирамиды. С точки зрения данной модели слабость евро - достоинство, а не недостаток, так как повышает конкурентоспособность производства товаров в странах еврозоны. Локальные победы на рынках товаров оказываются стратегическими поражениями, так как закрепляют ориентацию экономики на производство товаров, но не новых технологических принципов. О возможности прорыва на следующий, качественно более доходный "этаж" производства уже не товаров, но технологических принципов и который почти единолично (может быть, вместе с Великобританией) занимают США, Европа даже не вспоминает. Она поставлена "на место" и смирилась с этим.

Введение наличного евро с 1 января 2002 года, превращающее его в полноценную валюту, создаст для доллара новую угрозу. В рамках стратегии "управляемых кризисов" и "экспорта напряженности" наиболее вероятным представляется превентивная комплексная реакция, направленная в военном отношении на новое обострение ситуации в Югославии (в Косово или с переносом войны за "Великую Албанию" на территорию Македонии), а в финансовом - на перевод в явную форму кризиса японской экономики (в 2001 году японцам предстоит либо отменить введенное 10 лет назад государственное гарантирование вкладов в банках с риском вызвать системный банковский кризис, либо сохранить его с дальнейшим углублением депрессии и ростом бюджетного дефицита, уже сейчас превышающего 8% ВВП).

Описанные попытки подорвать доминирующее положение доллара бесспорны. Тем не менее создается впечатление, что имели место подходы к еще двум попыткам такого рода, никогда всерьез не объявлявшиеся, но существовавшие как по крайней мере неформальные цели.

Первая из таких возможных попыток - создание "зоны иены" в Юго-Восточной Азии. "Прокол" японского "финансового пузыря", ввергший эту страну в десятилетние экономические трудности, сорвал идею на раннем этапе ее созревания. Тем не менее как одна из потенциальных возможностей она просуществовала почти все 90-е годы, пока не была, по-видимому, окончательно похоронена кризисами 1997-1998 и 2001 годов.

Однако кризис 1997 года заставил задуматься и о еще одном потенциальном претенденте на роль азиатской региональной валюты - о юане. В самом деле, задайте простой вопрос: зачем в регионе, охваченном практически всеобщей девальвацией, Китай упорно поддерживает стабильность юаня, в том числе вопреки интересам собственной текущей конкурентоспособности?

Простейший ответ - в неповоротливости и неграмотности китайской бюрократии, которая тратит на представительские обеды 1 млрд.долл. в год, дарит друг другу специальные представительские сигареты по 60 долларов пачка и либо не способна мыслить в категориях глобальной конкурентоспособности, либо поступается соображениями коммерческой эффективности ради представлений о национальном величии, ошибочно ассоциируемыми с твердым курсом национальной валюты.

Но этот ответ слишком прост и слишком похож на механическую экстраполяцию западных реалий на качественно иные реалии Китая. Высокомерное же презрение западных бюрократов к восточным основано на чем угодно, кроме понимания характера работы китайской государственной машины и, что особенно важно, практических результатов этой работы.

Наиболее вероятный ответ иной: китайцы учли опыт США по превращению доллара в мировую резервную валюту, осознали связанные с этим преимущества и намерены превратить в юань в региональную резервную валюту Юго-Восточной Азии, завершая этим переориентацию стран региона с США на Китай (опирающийся как на доминирование китайской диаспоры в экономиках ряда стран, так и на эффективную военную политику Китая). Сохранение долговременной стабильности юаня - категорическое условие реализации этой стратегии, а конъюнктурные жертвы, вызываемые этой стабильностью, носят абсолютно оправданный характер и являются по сути дела сверхрентабельной инвестицией в национальное будущее.

Но угроза превращения юаня в региональную (сначала резервную) валюту Юго-Восточной Азии при любом развитии событий является отдаленной перспективой и не может рассматриваться в качестве краткосрочной угрозы экономическому доминированию США.

2.5. "Необеспеченность доллара"

Якобы имеющаяся, а на самом деле почти преодоленная в краткосрочном плане угроза доллару со стороны региональных валют смыкается с мнимыми опасностями, связанными с "необеспеченностью" доллара. Апологеты этой точки зрения справедливо приводят разнообразные оценки обеспеченности доллара национальным богатством США - от "менее 45%", процеженное сквозь зубы одним из специалистов ФРС, до называвшихся аналитиками министерства финансов Японии 9-10% и 2-3%, проскальзывающих в оценках интеллектуалов США.

Они едины в том, что столь низкий уровень обеспеченности рано или поздно будет осознан миром, что обесценит доллар и ввергнет человечество в глобальный экономический кризис.

Логическая ошибка заключается в понимании национального богатства только в его материальном и потому исчислимом выражении. Забавно, что аналитики развитых стран повторяют ошибку дремучих марксистов полувековой давности, которые считали, что стоимость создается лишь при производстве товаров, но ни в коем случае не при оказании услуг.

Столь же последовательно и необъяснимо, как марксисты игнорировали стоимость услуг, современные аналитики игнорируют стоимость новых разрабатываемых технологий.

Доллар США обеспечен не их национальным богатством в традиционном понимании этого слова, но постоянно создаваемыми ими новыми технологическими принципами. Они не просто имеют стоимость как продаваемый товар, - главное их значение состоит в том, что они "привязывают" экономики всех стран мира к американской, обеспечивая их зависимость уже не на финансовом, а на фундаментальном, технологическом уровне. Этот "технологический империализм" дополняется империализмом "информационным". Прелесть информационных технологий заключается в том, что они обеспечивают доллар не столько фактом своего существования, как имеющие стоимость материальные блага, сколько фактом своего применения, преобразующего массовое сознание в нужном для США направлении.

В этом - ключ к пониманию могущества сегодняшних США.

К ним применимы слова Пастернака о Ленине: "Он управлял теченьем мысли и только потому - страной". Информационные технологии делают наиболее эффективным управление не реально протекающими процессами, а "теченьем мысли" тех, кто ими управляет. И конкурентоспособность, и мировое лидерство США вытекают именно из этого.

Ведь валюты обеспечиваются не собственно золотом, а товарами, то есть в конечном счете общественными отношениями. Информационные технологии создают эти отношения напрямую, минуя товарную стадию. Поэтому механические подсчеты обеспеченности доллара - не более чем бессмысленное упражнение в арифметике. Сила Америки не в танках, не в золоте и не в Билле Гейтсе. Сила Америки прежде всего в Голливуде и CNN, а точнее - в айсберге передовых информационных технологий, видимой частью которого они являются.

Именно в этом ответ на вечный вопрос о необеспеченности доллара. Он обеспечен - но не золотом Форт-Нокса, а состоянием умов в мире. А их состояние, в свою очередь, в целом устойчиво поддерживается в нужной форме за счет колоссального технологического отрыва США от остального мира, включая даже развитые страны.

Лидерство состоит далеко не только в уникальной способности в массовом масштабе и по многим направлениям продуцировать принципиально новые технологические принципы, и даже не в колоссальном отрыве от остального мира в важнейших технологиях управления. Наибольшее значение имеют практическая монополизация технологий формирования сознания (т.н. "high-hume") и, главное, метатехнологий - качественно нового типа технологий, сам факт применения которых в принципе исключает возможность конкуренции. Это своего рода плата за допуск к более высокой эффективности, обеспечиваемой этими технологиями, ранее встречавшаяся лишь в дилерских и лицензионных системах. Современные передовые технологии в явной или неявной форме ставят пользователя в положение лицензиата.

Наиболее наглядные примеры метатехнологий:

сетевой компьютер: рассредоточение его памяти в сети дает разработчику всю информацию пользователя и позволяет ему вмешиваться в деятельность последнего (принцип внешнего управления включенного в сеть компьютера уже реализован - так, по законам США производимое в них программное обеспечение имеет "лазейки", позволяющие получать несанкционированный доступ к хранящейся в них информации в критических случаях);

современные технологии связи, позволяющие перехватывать все телефонные сообщения и анализировать их в "онлайновом" режиме (знаменитая американская система "Эшелон", скандал вокруг которой тянется не менее пяти лет); в ближайшее время станут возможными перехват и полная компьютерная обработка всего объема сообщений в Интернете;

различные организационные технологии; их основные подгруппы:

технологии управления, в том числе организации деятельности: ориентированные на культуру и систему ценностей страны-разработчика, они снижают конкурентоспособность корпораций, представляющих другие культуры (распространение в обществе чужеродного типа культуры, не интегрирующейся с культурой этого общества и поэтому не столько обогащающей ее, сколько остающейся обособленной от нее, обычно ослабляет конкурентоспособность данного общества);

технологии формирования массового сознания: постоянная адаптация последнего к воздействию на него вызывает необходимость постоянного же обновления методов этого воздействия; без получения обновленных технологий из страны-разработчика корректируемое массовое сознание начнет выходить из-под контроля государства.

Именно эти технологии из-за своей наибольшей производительности стали господствующими и являются сегодня технологической составляющей информационного общества: говоря о нем с точки зрения технологий, мы, возможно, неосознанно, имеем в виду в первую очередь именно метатехнологии, - основу экономического и политического могущества США.

3. ФИНАНСОВЫЕ И ИНФОРМАЦИОННЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ

РЕАЛИЗАЦИИ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ПРЕВОСХОДСТВА США

Описанное стратегическое технологическое превосходство США реализуется формально не связанными друг с другом, а на деле образующими единое целое финансовыми и информационными рычагами, управляемых многократно осмеянной, но тем не менее самой эффективной бюрократией мира, превратившей процесс самосовершенствования в постоянный процесс, не мешающий четкому выполнению рутинных повседневных функций.

США обеспечивают свои интересы при помощи ряда формально независимых международных организаций, в которых они играют доминирующую роль. В военно-политическом плане такой организацией является НАТО, в экономическом - МВФ и, в меньшей степени, ВТО.

Контроль США за МВФ, как особенно ярко показали переговоры России с этой организацией в 1998-1999 годах, почти абсолютен и обеспечивается даже не столько максимальным взносом США в уставной фонд этой организации, сколько составом ее высших руководителей.

Назначенные прошлым (а порой - и позапрошлым) поколением европейских политиков, топ-менеджеры МВФ из "политических комиссаров" своих правительств, присланных отстаивать национальные интересы, переродились в чиновников, держащихся за места и преданных "главному акционеру" - США. Недаром при дискуссиях о смене директора-распорядителя МВФ М.Камдессю, ушедшего из-за невыносимого даже для этого тренированного бюрократа давления США, категорическим условием последних было сохранение всего топ-менеджмента МВФ.

Роль МВФ и подобных ему международных организаций в обеспечении национальной конкурентоспособности США велика. Но важнейший фактором эффективности США - симбиоз государства и крупного капитала, в результате которого ТНК и государство, как правило, фактически преследуют единые общенациональные цели, помогая друг другу решать соответственно преимущественно экономические и преимущественно политические задачи.

Прославленные американские лоббисты играют хотя и заметную, но весьма ограниченную роль, сосредоточившись на взаимодействии корпораций с Конгрессом и Сенатом.

Значительно более важна постоянная горизонтальная ротация кадров между государством и бизнесом, при котором один и тот же человек может, условно говоря, несколько раз подряд с поста министра уходить на пост вице-президента крупной корпорации и наоборот. Эта система обеспечивает единство интересов и взаимопонимание между коммерческим сектором и госуправлением (конечно, только в условиях действенного механизма борьбы с коррупцией).

Как представляется, она на порядок эффективней японской системы, также предусматривающей горизонтальную ротацию кадров, но только в пределах государства. Это создает эффективный класс профессиональных чиновников, который, однако, оказывается отделенным от коммерческого сектора и в итоге недостаточно знает реалии регулируемых им систем.

В США же горизонтальная миграция руководителей между государством и бизнесом стирает грань между чиновником и бизнесменом и выковывает качественно новый тип универсальных топ-менеджеров, одинаково эффективных и в коммерческом, и государственном секторе. Оборотная сторона формирования этого типа менеджеров - хотя и не слияние крупных корпораций и государства в единое целое (их мотивы и интересы объективно различны), то во всяком случае формирование у них единых представлений о национальной конкурентоспособности. В результате американские государство и бизнес участвуют в мировой конкуренции не как союзники, но как единый организм, что качественно повышает их эффективность.

Но главным механизмом объединения государства и крупного бизнеса США в мировой конкуренции является деятельность американского аналитического сообщества.

Понятие "аналитика" в США имеет более широкий смысл, чем в России. В США крупные аналитические центры часто участвуют в реализации своих разработок, предоставляя, таким образом, "услуги по корректировке реальности полного цикла": от прогнозирования ситуации и ее оценки с точки зрения интересов заказчика через определение механизмов корректировки, конкретных целей и методов их достижений до прямого участия в непосредственном достижении этих целей. В основе американской "аналитики полного цикла" лежит системный анализ, позволяющий строго анализировать математически любые процессы развития и любые кризисы. Именно опора на современные методы математического анализа и отличает "аналитику полного цикла" от public relations, использующего "теневые" методы.

Исторически аналитическое сообщество США выросло из антикризисных подразделений корпораций, вынужденных обеспечивать свою конкурентоспособность сначала на уровне отдельных предприятий, затем - на уровне отраслей (отраслевых монополий), а начиная с Великой Депрессии 1929-32 гг. - и на общенациональном уровне. Соответственно, оно сохранило тесную связь с корпорациями, финансируясь ими и обслуживая в первую очередь их интересы. Группа стратегического анализа - такая же неотъемлемая часть каждой серьезной фирмы США, как и юридическая группа или бухгалтерия. В то же время на деньги корпораций аналитическое сообщество обеспечивает полное и постоянное "сопровождение" деятельности политических партий, являясь фактически их аналитическими структурами.

В результате победа того или иного политика на тех или иных выборах ведет к переходу в обеспечивающий его деятельность госаппарат части сотрудников соответствующих аналитических структур. Они понимают, что идут в госаппарат на ограниченное время, и потому сохраняют "производственную базу" в собственно аналитических негосударственных структурах.

Эти структуры становятся "мозгом" государства. Решения, реализуемые госаппаратом, разрабатываются на деньги корпораций при помощи коммерческих технологий управления и, соответственно, с коммерческой эффективностью, что повышает эффективность государства.

С другой стороны, аналитическое сообщество является важнейшим звеном, соединяющим корпорации и государство, важнейшим элементом того "цемента", который скрепляет симбиоз американского государства и корпораций, обеспечивает взаимную защиту ими интересов друг друга и, тем самым, исключительно высокую конкурентоспособность США.

Принципиальное отличие американского пути от российской "олигархии" заключается в том, что сращивание государства и корпораций осуществляется на уровне не лоббистов, а стратегических прогнозистов - и, соответственно, на базе не текущих и узкокорыстных интересов корпорации, а на основе долговременных стратегических интересов, в значительной степени общих для крупной корпорации и общества в целом.

4. "ПРОЕКТ РОССИЯ":

ЧЕМ СТРАШЕН ПРЕЗИДЕНТ ПУТИН

Возникновение метатехнологий делает технологический разрыв между более и менее развитыми странами в принципе непреодолимым, что исключает для последних возможность успеха в глобальной конкуренции.

Последствия этого усугубляются изменением ключевых ресурсов развития. В информационном мире это уже не пространство с закрепленными на нем производствами, а ставшие наиболее мобильными интеллект и финансы. Соответственно созидательное освоение развивающихся стран развитыми при помощи прямых инвестиций стало уступать место разрушительному освоению путем обособления и изъятия финансовых и интеллектуальных ресурсов. Осмысление реалий этого перехода породило понятие "ловушки глобализации" и теорию "конченых стран", попавших в эту ловушку и навсегда потерявших ресурсы развития.

Для России проблемы выхода из этой ловушки усугубляются ее спецификой: высоким уровнем монополизации и региональной дифференциации (так, исключительная роль государства на протяжении всей истории России была обусловлена в том числе и недостаточностью тесноты экономических связей между регионами для обеспечения их политического единства), а также холодным климатом. Несмотря на скомпрометированность последнего тезиса, Россия - самая холодная с точки зрения зоны хозяйственной деятельности страна мира. Это обуславливает, в частности, повышенную энергоемкость производства и повышенную стоимость рабочей силы. Соответственно, такое производство и рабочая сила будут конкурентоспособны только при условии высокой сложности производства и труда.

Поэтому Россия может выжить, только будучи умной и решая сложные задачи. Концентрация на простых задачах означает гибель.

Россия так и не смогла перейти от задач выживания к задачам развития. Время, когда еще можно успеть нащупать модель этого перехода, истекает. Надо понять, какая Россия и для чего нужна миру, и найти потребность его лидеров, которую мы удовлетворим лучше всех.

Очевидно, что Россия не только не может, но и не должна быть глобальной конкурентной или военной угрозой. Лишившись своей технологической пирамиды, она должна войти жизненно необходимым звеном в технологическую пирамиду развитых стран. Но это должно быть достаточно сложное звено - ибо просто еще один источник сырья Западу уже не нужен, а Россия из-за объективно высоких издержек не справится ни с какой простой работой.

Ценность России для человечества не в богатстве ее недр, теряющем значение по мере развития информационных технологий. Залогом конкурентоспособности становится особость, а главным фактором рыночной эффективности - культура. Ценность России все больше заключается в оригинальном взгляде на мир, в нестандартном мироощущении, в интеллекте. С учетом этого ее место в мировом разделении труда - "фабрика мозгов", конвейер по производству самого дефицитного и самого ценного человеческого сырья: творцов и революционеров, "интеллектуального и эмоционального полуфабриката", способного к творчеству и генерированию принципиально новых идей. Не следует ждать, что заметная часть этих людей сможет найти себе применение в России, но лучше что-то, чем совсем ничего.

При этом, так как интеллект можно воспроизводить только при высоком уровне образования, а значит - и благосостояния, мир будет заинтересован в нормализации жизни в России.

В условиях глобальной конкуренции "инкубатор мозгов" будет иметь в высшей степени двойственное положение, что предопределит болезненную раздвоенность сознания его граждан и в этом смысле - сохранение принципиальных черт нашей общественной психологии, не самых комфортных для ее носителей, но обуславливающих сохранение России как России, вместе с ее стратегическим конкурентным преимуществом.

Параллельно им Россия должна включиться в международные усилия по созданию системы наднационального регулирования наднациональных же экономических процессов, начиная с наиболее болезненной деятельности финансовых корпораций. Как ни малы возможности России, она должна полностью использовать их для сокращения возможностей международных финансовых спекуляций и их разрушительности.

В этом отношении интересны планы японских специалистов создать контроль за спекулятивными капиталами (прежде всего хеджевыми фондами США) и возложить на МВФ ответственность за глобальную финансовую стабильность, а не только за состояние отдельных стран. Следует поддерживать идеи бывшего министра финансов Германии Лафонтена о фиксировании максимально возможных колебаний евро, доллара и иены друг относительно друга подобно тому, как ранее это в рамках механизма "валютной змеи" делалось для европейских валют.

Представляется, что решение описанного комплекса задач позволит России оправиться после катастроф начала, середины и конца ХХ века и создать себе новое прочное и достойное место в мире, взяв на себя выполнение уникальных и необходимых человечеству функций.

Таковы "технологический" и "функциональный" подходы к будущей модели развития России, - но есть еще и региональный. Пора признать: с одной стороны, что попытки региональной постсоветской интеграции потерпели крах, с другой - что Россия не имеет перспектив при доминировании модели глобальной интеграции и, соответственно, глобальной, ничем не ограничиваемой и беспощадной к отстающим конкуренции, воплощаемой США. Поэтому она должна всячески отстаивать региональную интеграцию как противовес глобальной, понимая, что и этот подход не является безупречно безопасным. Находясь между двумя основными центрами региональной интеграции - Европой и Юго-Восточной Азией - Россия неминуемо будет разорвана этими центрами, если не сможет стать мостом между ними.

Инструментом превращения себя в такой мост, в катализатор трансъевразийской интеграции должно быть стимулирование всех интеграционных проектов, на первом этапе транспортных. Ключевой элемент - реконструкция Транссиба и превращение его в основную магистраль транзитного сообщения между Европой и Азией, а точнее - между Лондоном и Токио.

В самом деле: сегодня перед Россией стоят две взаимосвязанные задачи, ставшие категорическим императивом всего ее развития.

Массированное привлечение иностранных инвестиций необходимо для модернизации экономики. При этом оно окажется ключевым средством решения второй важнейшей проблемы современного российского государства - сохранения территориальной целостности страны.

Ведь снижение эффективности государства повышает минимальный "порог защищенности" для иностранных инвестиций. Инвестиции, величина которых меньше пороговой, не могут получить необходимую для безопасного осуществления поддержку (в первую очередь со стороны государства). Ухудшение ситуации может сделать недостаточным даже прямые гарантии государства. Поэтому реальными представляются лишь проекты, которые в силу своего характера предоставляют серьезному инвестору в принципе не отчуждаемые от него гарантии.

Единственная подобная гарантия для инвестора - контроль за связанными с его работой аспектами деятельности самого государства. Опыт США и Великобритании, на протяжении реформ обеспечивавших такой контроль идеологическим, финансовым, а затем и административным управлением сменявшими друг друга "командами реформаторов", доказывает недостаточность этих методов. Действенный контроль может быть лишь экономическим: инвесторы должны влиять не на "верхушечные" политические, а на глубинные экономические процессы.

Таким образом, российский кризис повысил порог "минимального размера" гарантированно защищенных инвестиционных проектов до уровня, когда они должны быть не просто "крупными", но глобальными, выходящими за пределы экономики России и обеспечивающими ее встраивание в глобальную экономику. Это означает передачу под опосредованный, но тем не менее вполне реальный контроль стратегического инвестора не просто отдельного проекта или даже отдельных пространств, как это имеет место, например, при традиционных концессионных договорах или СРП, но ключевых элементов всей российской экономики в целом.

Чтобы быть надежной и перспективной, такая привязка должна иметь обоюдный характер, то есть жестко и однозначно обеспечивать зависимость благополучия инвестора от благополучия России. Это условие сразу и окончательно исключает из рассматриваемого перечня проектов американские идеи "международного" освоения Сибири и Дальнего Востока как объективно ведущие к болезненному и разрушительному расчленению России и ее последующему уничтожению как субъекта мировой политики и экономики.

Практически единственным проектом такого рода представляется реконструкция Транссибирской железнодорожной магистрали и прилегающих к ней с востока и запада участков, которая приведет к созданию скоростного железнодорожного пути "Лондон - Токио" (с вероятным выходом также на китайские порты). Создание трансъевразийской магистрали, при всей экзотичности проекта, несет его участникам достаточно серьезные и реальные выгоды (в отличие от других новейших "проектов века", подобных каспийской нефти, которые при внешней коммерческой привлекательности преследовали в первую очередь геополитические цели), масштабы и долгосрочность которых вполне соответствуют масштабам и долгосрочности проекта.

Экономическая рентабельность для участников проекта очевидна: железнодорожные перевозки на большие расстояния не только значительно дешевле, но и быстрее морских (МПС намерено к 2005 году довести время транспортировки груза из Токио в Лондон до 2 недель - по сравнению с минимум 4 неделями морского пути). Кроме того, заказами на оборудование явно будет загружена не только российская промышленность, но и корпорации Японии и Европы.

Экономическая выгода для России понятна: миллионы рабочих мест, оздоровление управляющих систем, возрождение целых отраслей промышленности и кардинальное увеличение внутреннего спроса, в том числе на инвестиции. При промедлении же неминуемое складывание трансъевразийской транспортной магистрали без России означает ее вытеснение на периферию не только мировой транспортной системы, но и мировой интеграции.

Политически Россия не просто надежно обеспечивает свое экономическое, политическое и культурное единство. Задолго до его завершения - фактически с начала его официальной проработки - она в рамках евразийской интеграции автоматически "запускает" постсоветскую реинтеграцию, внезапно возвращаясь в число стран - участниц мировой политики.

Неприятно для российского истеблишмента то, что проект потребует от России политических уступок. Ведь вся система управления сложилась в формах, уже на институциональном уровне почти исключающих возможность масштабной созидательной деятельности. Поэтому осуществление глобального инвестиционного проекта требует иностранного вторжения в святая святых, - в систему управления государством. Утешением служит то, что, во-первых, такое вторжение приведет к качественному повышению эффективности российской системы управления как на государственном, так и на корпоративном уровне и, во-вторых, оно будет носить обоюдный характер, создавая не только постоянную зависимость России от решений развитых стран, но и обратную зависимость последних от решений, принимаемых Россией.

А это качественно меняет суть дела.

Развитые страны Европы, взрывообразно расширяя пространство интеграции за счет России и Японии (а с учетом вероятного ответвления магистрали, чтобы лишить Японию возможности блокировать ее, - и Китая), также расширят и свою геоэкономическую устойчивость, в первую очередь по отношению к потенциальным деструктивным действиям США. Ведь объединенная Европа, несмотря на все достижения, все еще слишком мала, а значит - неустойчива для эффективной глобальной конкуренции с США и НАФТА (см.табл.). Ей нужно значительное расширение масштабов экономической деятельности, - и трансъевразийская магистраль позволит решить эту задачу созданием фактически общеевразийского производства.

Оно явится началом объединения разрозненных рынков объединенной Европы, Восточной Европы, России и Японии (с вероятным присоединением Китая) при помощи объединения транспортной и информационной инфраструктуры. Даже начало такого процесса повысит масштабы европейского (в определенном смысле уже евроазиатского) экономического пространства, а значит - и его устойчивость.

Данный подход позволяет сформулировать единственный реалистичный в краткосрочном плане ответ на вызов глобализации: не утопическое конструирование "мирового правительства", но стратегическое отступление от вырвавшихся из-под контроля новейших технологий к прогнозируемым и управляемым прямым инвестициям и осуществление на их основе временного ограничения международного перелива финансовых ресурсов. Этот шаг даст предпринимающим его странам передышку для качественного укрепления государственного регулирования финансовых рынков и глубокой реструктуризации крупнейших корпораций, на необходимости которых вот уже несколько лет подряд тщетно настаивает даже Мировой банк.

До сих пор такие шаги делали только относительно слабые страны Юго-Восточной Азии. Поэтому они носили временный и непоследовательный характер. Следование по этому пути развитых стран Европы, Японии и России с вероятным участием Китая приведет к постепенному образованию совместно с зоной обращения евровалюты подлинного "материка стабильности", что сузит пространство передвижения спекулятивных финансовых капиталов - "финансового цунами" - до пятачка, безвредного для мировой экономики в целом.

Таким образом, уже начало работы над проектом глобальной транспортной магистрали само по себе создаст не только для его непосредственных участников, но и для всего геоэкономического пространства новую, значительно лучшую реальность. Ведь в условиях широкого распространения информационных технологий на принятие решений влияет не само развитие событий, но уже сообщения о них - "информационные фантомы". Таким образом, евразийская магистраль начнет влиять на человечество и процессы глобальной конкуренции не тогда, когда она будет построена, но уже тогда, когда будет принято стратегическое решение о ее постройке.

Если же этот проект по тем или иным причинам не удастся начать, России останется единственный путь избежать распада - попытаться преодолеть необратимое в обычных условиях отставание от остального мира за счет исключительных мер с принципиально непредсказуемыми последствиями. Речь идет о глобальном торможении мирового технологического прогресса при помощи разрушения (неизбежно временного, так как все силы развитых стран, конечно же, будут немедленно брошены на восстановление этого ключевого мировой инфраструктуры) основной среды этого прогресса - кибернетического пространства, сегодня ассоциирующегося с Интернетом. В самом деле: если Россия не может догнать мировых лидеров из-за низких темпов развития, она в принципе может попытаться выиграть время, необходимое ей для сокращения разрыва, за счет торможения или даже временной остановки развития лидеров.

Сегодня сама технологическая возможность такого замедления вызывает серьезные сомнения и как минимум нуждается в доказательствах. Тем не менее, представляется возможным, а в определенной степени - даже полезным приступить к разработке систем и принципов, позволяющих при необходимости обеспечить быстрое засорение мутирующими, малозаметными, "долгоживущими" и устойчивыми к воздействиям компьютерными вирусами мирового кибернетического пространства до уровня, надолго исключающего его регулярное использование.

Разработка таких систем создаст принципиально новое "оружие стратегического сдерживания", позволяющее его обладателям от доктрины "гарантированного взаимного уничтожения" перейти к доктрине "гарантированного безнаказанного уничтожения". Ведь его применение будет означать уничтожение большойчасти экономического и военного потенциала наиболее развитых стран при сохранении в неприкосновенности потенциалов всех остальных, не зависящих непосредственно от состояния мировых компьютерных и коммуникационных систем.

Заключение.

ПОЧЕМУ НЕ СТОИТ УНИЧТОЖАТЬ АМЕРИКУ

ПРЯМО СЕЙЧАС

Почему же мы всерьез обсуждаем целесообразность создания трансъевразийской магистрали, которая не более чем закрепит место России во "втором эшелоне" относительно развитых стран, в то время как компьютерное оружие (если оно, конечно, возможно), казалось бы, дает нам возможность "одним махом" ворваться в круг мировых лидеров?

Отнюдь не из-за страха перед потрясениями - 8 лет "радикальных рыночных реформ" и 15 лет "демократических преобразований" изменили психологию россиян и, несмотря на усталость и апатию от нескончаемых несчастий, превратили как минимум целое поколение в людей, не просто привыкших к кризисам, но воспринимающих их как естественную среду обитания. Отсутствие кризисов вызывает у них стресс так же, как эти кризисы вызывали стресс у людей прошлого поколения. Наше поколение прошло через испытания, прежде всего психологические и моральные, которые и не снились собаке Павлова. Вызванные затянувшимся реформаторским шоком изменения действительно необратимы, а глубина и характер их не осознаны.

Почему же мы ищем альтернативы? Почему не хотим новых "великих потрясений"?

Прежде всего, даже технологическая возможность его создания еще не означает возможность его создания именно в сегодняшней России. Ведь человеческая психика в принципе не позволяет личности сознательно разрабатывать механизмы уничтожения своей собственной среды обитания. Программисты, воспринимающие Интернет как свою среду обитания, не смогут разработать уничтожающие его программы; постановка такой задачи даже при необходимых технологических предпосылках не даст ничего, кроме психических срывов и саботажа.

Это значит, что разработка компьютерного оружия может вестись лишь поэлементно, чтобы каждый исполнитель, решая локальную задачу или даже объединяя результаты решения нескольких задач, не мог заподозрить цель работы. Это требует хорошей организации процесса разработки этого оружия, причем со стороны профессионально грамотных людей. Деградация же советской школы менеджмента и отсутствие квалифицированных управленцев в структурах госуправления и научного обеспечения почти исключает возможность решения необходимых сложных управленческих задач. Отсутствие же не просто компьютерных специалистов, а и просто компьютерно грамотных людей в органах госуправления давно стало притчей во языцах.

Таким образом, имея интеллектуальный и даже политический потенциал для разработки "тотального" компьютерного оружия и даже в том случае, если такое оружие в принципе возможно, Россия, скорее всего, не сможет создать его из-за недостатка чисто административного, управленческого потенциала, разрушение которого стало, по-видимому, необратимым.

Но даже если изложенные организационные преграды удастся снять, массированное применение компьютерного оружия все равно останется деструктивным действием, наносящим вред не только США и другим развитым странам, но и России.

Глобальная катастрофа не принесет нам выгод. Отголоски большевистско-либеральных настроений "чем хуже, тем лучше" неуместны - и не только по моральным, но и по собственно экономическим причинам. Не стоит обольщаться, что в случае выбивания США из мировой конкурентной гонки "неопределенность возрастет до уровня, исключающего возможность всякого прогнозирования". К сожалению, качественный прогноз прост - и неблагоприятен.

Изъятие США из ткани мирового экономического и технологического развития приведет к резкому схлопыванию мировых рынков товаров и услуг. Соответственно, рухнут экспортно ориентированные экономики Юго-Восточной Азии и Японии, товары которых, предназначенные для США, не будут допущены развитыми странами Европы на свои рынки.

Исчезновение триллионных капиталов вызовет финансовую дестабилизацию крупнейших корпораций и затем -чрезвычайные меры правительств (в первую очередь развитых стран Европы) и Евросоюза по государственной поддержке фирм и экономик в целом.

В последнее время становятся опасно популярными рассуждения о том, что мировые капиталы, лишенные возможности вложения в США, бросятся в Россию и обеспечат ей если и не немедленное построение коммунизма, то, во всяком случае, выход из кризиса.

Подобные умозаключения основываются более на пожеланиях, чем на фактах. Прежде всего, капиталы, приходящие в США после замедления роста фондового рынка, ищут более безопасности, чем доходности. В поисках этой безопасности лишившиеся США капиталы пойдут не в по-прежнему пугающую Россию, но в следующие после США по уровню развитости (а значит, и безопасности) страны Европы. Капиталы же, стремящиеся к прибыли и к решению геополитических задач, устремятся в первую очередь в Латинскую Америку, отвоевывая докризисные позиции (европейские, прежде всего испанские капиталы были потеснены в Латинской Америке американцами в ходе кризиса 1998-99 годов).

Выигрыш России с точки зрения привлечения инвестиций будет ничтожным, а с учетом общей паники и сужения емкости мировых рынков (соответственно, снижения потребностей в инвестировании средств для развития новых производств) и вовсе не будет существовать. Принципиально важно, что общее схлопывание мировых рынков мгновенно и качественно обострит конкуренцию, уничтожив не только производства "с избыточным качеством" (прежде всего, европейские, - например, телевизоры с в принципе не используемыми функциями и массовую одежду знаменитых модельеров), но и производства "с избыточными издержками".

А это Россия - и не только из-за плохой организации производства, но и по объективным, в первую очередь климатическим причинам.

С одной стороны, из-за инерционности экономики и слабости (чтобы не сказать неуправляемости) госуправления мы не успеем переориентировать экономику на обеспечение в первую очередь собственных рынков. С другой - мы будем буквально за год-два, выбиты с ряда жизненно важных для нас внешних сырьевых рынков.

Наконец, обесценение доллара само по себе нанесет России, как и остальным странам "третьего мира", сильнейший удар. Как бы мы ни готовились к мировому катаклизму, не менее половины валютных запасов общества будет в долларах. Даже если государство успеет "сбросить" их, оно не сможет убедить в разумности такого шага своих граждан и предприятия. В результате крах США обернется уничтожением колоссальной части национального богатства России и почти всех ее ликвидных капиталов.

Единственный смысл попытки "закрыть Америку" - глобальное торможение мирового технологического прогресса, вызванное сжатием рынков высокотехнологичной продукции (это в основном развитые страны, доля США в которых очень велика). В этом случае устаревание "наследства СССР" кардинально замедлится, и Россия сможет поддержать свои позиции во внезапно замедлившейся технологической гонке, продлив свое существование на 5-10 лет и выиграв это время для нормализации систем госуправления, возрождения экономики и возобновления технологического прогресса.

Но и этот выигрыш сегодня недоступен из-за слабости государства, которое не сможет воспользоваться возможностью. Он сомнителен и в любом случае не покрывает негативных последствий проигрыша. Поэтому, хотя соблазн "закрыть Америку" и понятен, - особенно в свете последнего десятилетия российской истории, которое может стать последним уже и в буквальном смысле, - поддаваться ему, по крайней мере, сейчас, нельзя.

Россия должна приложить все усилия для конструктивного и не грозящего глобальной катастрофой создания своего нового места в кардинально изменившемся за последние 10 лет мире. И только если эгоистичная конкуренция со стороны развитых стран полностью лишит нас возможности создать это место, мы получим моральное право обратиться к менее конструктивным вариантам, которые, конечно, должны быть подготовлены заранее.

Институт ПРОлбем Глобализации

113035, Москва, Кадашевская наб., д. 32/2, стр. 5 // Тел.: (095) 788-6661 // Факс: (095) 788-6665 // E-mail: deliagin@cityline.ru

Вы здесь:   Главная / Актуальная публицистика / Глобальная неустойчивость

Новости библиотеки e-mail: