XXI век -
восстановление биполярности,
или
вызов Китая и ответ США
США - гегемон до середины XXI века
Известно, что Россия на официальном уровне отстаивает тезис о многополярности мира как более продуктивном и стабильном миропорядке. Известно также и то, что аналогичный тезис декларируется и официальным Пекином. Многие аналитики и политики справедливо усматривают в этом тезисе о многополярном мире идею антиамериканизма. Психологически это понять можно, поскольку России, в недавнем прошлом в качестве СССР, занимавшей статус сверхдержавы, весьма неуютно чувствовать себя на второстепенных ролях в мировой политике. Китай в силу объективных причин на данный момент также заинтересован в многополярности, поскольку пока он не обладает потенциалом для претензий на сверхдержавность.
Как идея - концепция многополярности, может быть, и не плоха. Но если исходить из реальности, то необходимо признать, что в нынешнем мире есть одна сверхдержава - США, и этот статус они сохранят до середины следующего века. Этот тезис можно было бы подтвердить рядом цифр из любой сферы международной политики. Но на этот тезис, если можно так выразиться, работает и Теория длинных циклов, разработанная рядом американских теоретиков, прежде всего Дж. Модельским и У. Томпсоном.
Я не собираюсь подробно останавливаться на данной теории1. Напомню только, что ее сторонники исходят из периодичный смены исторического глобального процесса каждые 500 лет, в рамках которого столь же периодично меняются фазы политического цикла каждые 120 лет. Некоторые теоретики, как, например, Терри Босуэлл, добавляют к этим фазам еще волны Кондратьева (это 60 летние экономические циклы), чтобы учесть динамику изменения экономических процессов. На основе анализа всех этих фаз и циклов определяются и прогнозируются страны-гегемоны на тот или иной период.
В соответствии с Теорией длинных циклов с 1945 г. на статус политического лидера стали претендовать США, которым бросил вызов на соперничество Советский Союз. В силу множества причин (названные теоретики, главным образом, при этом указывают на “морскую державность” США) СССР проиграл борьбу за гегемонию. США выиграли. И в качестве единственного лидера или гегемона они доживут до середины следующего века. В соответствии с этой теорией в начале следующего XXI века появится новый субъект мировой политики, который начнет оспаривать гегемонию США. Если следовать логике данной теории, то новый центр силы должен заменить США к середине XXI века. Такая перспектива, видимо, не радует американских теоретиков, и они из этой ситуации выкручиваются любопытным способом. Они считают, что вместо нового гегемона появится нечто вроде мирового правительства, которое и будет решать всемирные проблемы на основе справедливости и т.д.
Хотя я лично не являюсь сторонником Теории длинных волн (на мой взгляд, в ней много заидеологизированных моментов с позиции англо-американского центризма), тем не менее, я согласен в главном: в мировой истории все время шла борьба за гегемонию. У меня нет оснований считать, что XXI век станет мудрее предыдущих веков, несмотря на всевозможные революции в области знаний. Эта борьба за гегемонию, на мой взгляд, будет продолжаться и в XXI веке.
Конечно же, функции американского лидерства, так или иначе, будут ограничиваться и объективно сужаться. Однако это не приведет к складыванию многополярной структуры в виде государственных центров, скажем, США, Японии, Германии, КНР и России2. Причина простая: для того, чтобы занять место “полюса” или центра необходимо обладать потенциалом “сверхдержавы”, т.е. таким экономическим потенциалом, военной силой и политическим влиянием, чтобы все названные составляющие одновременно ощущались международной средой в любой точке земного шара. Ни одно из перечисленных государств, за исключением США, таким набором “сверхдержавности” на данный момент не обладает. Потенциально же все названные качества могут приобрести только Россия и КНР. В силу множества причин наибольшие шансы стать такой “сверхдержавой” имеет именно Китай, географически расположенный в центре Восточной Азии.
Известно, что китайские планы реформ распространяются до 2050 года, а начались они в начале 80 г., т.е. в какой-то степени цикл реформ соответствует волнам Кондратьева. После завершения этого цикла КНР станет, как минимум, второй экономической державой, а некоторые аналитики предполагают, что и первой, если исходить из абсолютных макропоказателей.
Что дает основание для подобных прогнозов?
Прежде всего, динамика экономического развития за последние 20 лет. А она такова.3
Валовой внутренний продукт. ВВП КНР вырос с 362,41 млрд юаней в 1978 г. до 7 477,24 млрд юаней в 1997 г., т.е. более чем в 20 раз, а в постоянных ценах почти в пять раз. Переведенные по официальному обменному курсу в доллары ВВП КНР будет соответствовать 902 млрд долл., это - 7-е место в мире после США, Японии, Германии, Франции, Англии и Италии.
Экономика в целом развивалась темпами 9,8% в год между 1979-1997 гг., что на 6,5% выше среднемировых темпов роста, на 7,3% выше темпов роста развитых государств и на 4,8% - развивающихся государств. Китайские темпы превосходили темпы развития экономики даже азиатских "тигров" как Сингапур, КР, Тайвань и Малайзия на 1,9-3,5%.
Некоторые виды промышленного производства. В 1978 г. и в 1997 г. Китай производил стали 32 и 109 млн т, угля - 618 и 1,370 млн т, цемента - 65 и 510 млн т. электроэнергии - 256 (7-е место в мире) и 1,100 млрд квт час (2-е место).
Внешняя торговля. Общий объем внешней торговли за период с 1978 по 1997 гг. вырос с 20,64 млрд долл. до 325,06 млрд долл., передвинув КНР по данному показателю с 27 на 10 место.
Резервы иностранной валюты. В 1978 г. Китай владел резервами в сумме 167 млн долл., в 1997 г. она скачкообразно выросла до 139,9 млрд долл. (второе место в мире). К этому надо добавить, что аналогичные резервы Гонконга составляют 92,8 млрд долл. (третье место в мире).
Привлечение иностранного капитала. Движение иностранного капитала стало ощущаться только со второй половины 80-х годов, и его общая сумма достигла 348,35 млрд долл. в 1997 г. (из них прямые инвестиции - около 220 млрд долл.). В 1998 г. правительство утвердило 20 тыс. проектов с участием иностранного капитала и подписало контрактов на сумму 52,2 млрд долл. Прямые инвестиции составляли 45,6 млрд долл.4. По данному показателю Китай занимает первое место среди развивающихся государств и второе - среди развитых (на первом стоят США). Надо при этом иметь в виду, что 70% всего иностранного капитала приходится на специальный административный район (САР) Гонконг и Тайвань.
Уровень жизни. Уровень потребления китайцев за последние 20 лет рос на 7,3% ежегодно. Тем не менее, ВВП на душу населения составил в 1997 г. 733 долл. Это значительно ниже уровня развитых и индустриализующихся государств.
Такова динамика экономического развития Китая. В результате, в настоящее время, на начало 1999 г., Китай занял по главному агрегативному показателю - ВВП - 7-е место в мире (для информации: Россия занимала 12-е место).
Надо иметь в виду, что многие предпочитают использовать категорию РПС-PPP (реальная покупательная способность - purchasing-power parity). При таком варианте подсчета ВВП КНР сразу подскакивает почти до 3 трлн долл., и тогда Китай становится 2-й экономической державой мира с 1995 г. Один из авторов, со ссылкой на американские источники пишет, что "ВВП КНР в 1987 г. (?) составлял 97% от ВВП США…. Сейчас китайский ВВП вдвое больше американского"5.
Чтобы больше не возвращаться к методике РПС, надо учитывать следующее. Во-первых, Мировой банк начал пользоваться этой методикой, главным образом, из-за КНР, чтобы "показать", что Китай не "развивающаяся страна", а вполне развитая, и потому ей не полагается соответствующих льгот при займах и прочих аналогичных вспомоществованиях. Во-вторых, и это более важно, РПС имеет значение с точки зрения внутриполитической стабильности, поскольку эта категория хорошо отражает уровень жизни в стране. Другими словами, эта категория является полезной для анализа других проблем. В международном плане имеет значение "номинальная масса", отражающая сравнительное место экономического потенциала страны.
Китай по данному индикатору занимает, повторяю, ныне 7-е место в мире. По прогнозам, сделанным, в том числе специалистом по сравнительной экономике Ангусом Мэддисоном, даже при снижении ежегодного темпа роста ВВП до 5,5%, ВВП КНР достигнет уровня ВВП США в 2015 г.6. Это означает, что если в начале реформ, с 1978 г., ВВП Китая составлял 5% от мирового ВВП, а в 1998 г. - 10%, то к 2015 г. он достигнет 17% мирового ВВП.7
К ВВП КНР необходимо добавить и ВВП Гонконга, а также ВВП Макао, который в 1999 г. "соединится" с материком. Плюс совокупный экономический потенциал хуацяо в ЮВА, который, по разным подсчетам, составляет от 550 до 700 млрд долл. При таком добавлении, имея в виду при этом динамику их роста за последующие 15 лет, можно предположить, что общая совокупная китайская доля в мировом ВВП будет равна порядка 22-25% (нынешняя доля США). Совершенно очевидно, что такая доля соответствует уровню сверхдержавы.
Наращивание экономической мощи КНР даже при указанном сокращении темпов экономического развития может превратить эту державу в ядро панкитайского анклава, интеграционно связанного на первых порах со всеми странами АСЕАН, где сильны позиции хуацяо. На следующем этапе существует большая вероятность интеграционной увязки этого анклава с экономиками двух Корей. А в дальней перспективе, не исключено, и с Японией.
Противниками подобной панкитайской интеграции по естественным причинам являются США и Япония, откровенно добивающиеся “открытой интеграции АТР”, например, в рамках АТЭС8. И хотя на данный момент Пекин, заинтересованный в иностранных инвестициях и во внешнеторговых связях с теми же США и Японией, не возражает против “открытой интеграции”, но со временем, по мере складывания интеграционной зоны вокруг Китая, он вынужден будет предпринять меры по защите интеграционного комплекса, в том числе и с использованием военных инструментов политики. И в этом вопросе не надо питать никаких иллюзий.
Надо просто учитывать некоторые законы международных отношений. Любой складывающийся интеграционный экономический комплекс порождает два взаимосвязанных явления: бурный экономический рост и стремление защитить экономические интересы военными средствами. Этот тезис наглядно подтверждается системами военной защиты в Европе (НАТО - Общий рынок) и в Северной Америке (механизм американо-канадского военного сотрудничества - НАФТА). Не является исключением и Китай. Совершенно естественно, что он будет наращивать свой военный потенциал в соответствии со своими военными программами и доктриной национальной безопасности9. Именно на это и нацелена программа модернизации военного потенциала КНР, в которой упор делается на ядерно-стратегическое оружие и ВМС10. Безусловно, темпы и масштабы военного строительства будут зависеть не только от внутренних ресурсов страны, но и общего контекста международной обстановки. Но как бы там ни было, военный потенциал КНР, по прогнозам тех же американцев, может оказаться сопоставимым с потенциалом США к середине XXI века.11
В любом случае КНР превращается в полноправного участника геостратегической игры в XXI веке по масштабам, адекватным значимости США.
Хорошо это или плохо? Ответ на этот вопрос зависит от идеологической позиции ответчика. Российские демократы, уповающие на торжество капитализма в России и, следовательно, экономически, политически и идеологически ориентирующиеся на Запад, однозначно отвечают: плохо. Плохо, дескать, не только для мира, но и для России. Некоторые, как, например, А.Д. Богатуров, даже предлагают некие варианты “мягкого сдерживания” КНР при опоре “на поддержку США и их партнеров”, поскольку Китай “потенциально остается источником самой серьезной геополитической опасности для России”.12
Российские ученые левой ориентации, наоборот, в возвышении Китая видят возможность формирования антиамериканского фронта, исходя из стратегических противоречий между КНР и США. В таком ключе, например, пишет известный китаист А.Г. Яковлев.13
У меня нет, однако, намерений, в данной статье анализировать различные подходы российских ученых. Это будет сделано в другом месте. Здесь же уместнее будет остановиться на реакции американцев, поскольку такой ход событий, прежде всего, затрагивает великодержавный статус именно США.